Министерство культуры Республики Бурятия
БУ СБДЭЗ «БУРЯАДАЙ ГҮРЭНЭЙ Х. НАМСАРАЕВАЙ НЭРЭМЖЭТЭ АКАДЕМИЧЕСКЭ ДРАМЫН ТЕАТР»
Режим работы кассы
с 10:00 до 18:30,
перерыв с 14:30 до 15:00,
без выходных
8 (3012) 222-537
Республика Бурятия
г.Улан-Удэ, ул.Куйбышева, 38
15
октября
Худрук Бурятского театра драмы Саян Жамбалов: наша миссия - сохранение языка

Почти ровно год Саян Жамбалов занимает должность художественного руководителя Бурятского театра драмы. О том, как прошел год, что его связывает с театром, в чем он видит свою миссию, о Маркесе, эстраде и бурятском языке он рассказал в интервью Восток-Телеинформ.

- Саян Цыдыпович, что связывает вас с театром? И как известный эстрадный исполнитель согласился стать художественным руководителем? 

- Я изначально театральный человек, окончил в 1988 году Ленинградский театральный институт и начал свою трудовую деятельность актёром в театре. Для театра 90-е годы были сложным временем, тяжело было с деньгами, зарплату получали то стеклом обанкротившегося стеклозавода, то продукцией фабрики верхнего трикотажа. В 1991 году мы с женой создали свой театр песни «Уянга». В 1996 году вернулись в театр, проработали там до 2000 года, когда жене (Эржене Жамбаловой, - ред.) предложили стать директором Филармонии. В это же время мы преподавали в Академии культуры, вместе с командой замечательных педагогов Джеммой Баторовой, Даримой Халматовой, Нелли Дугаржабон, выучили на театральной кафедре молодых актеров, которые сегодня успешно служат в театре. 

В 1990-ом году по приглашению Сергея Бальжанова, к нам в Бурдрам приезжал режиссер Алехандро Гонсалес Пуче, который поставил «Эрендиру» Габриэля Гарсиа Маркеса. Это был совсем другой театральный язык, совсем другая театральная форма – представьте, мы играли спектакль в фойе театра, что по тем временам было совершенно необычно. И вот за три месяца подготовки к этому новому спектаклю мы окунулись в совершенно другой театральный мир, поэтический, полный метафоры. Возможно, для нашего города это было слишком рано, но мы все, участники постановки, тогда поняли, что есть нечто другое, отличное от того, что было для нас привычным тогда. Позже, по известным обстоятельствам, многие актёры из третьей Ленинградской студии тогда ушли в поиск. В этом разноплановом, разножанровом поиске, я считаю, мы приобрели огромный опыт.

- То есть все началось с Маркеса?

- Не только, но я считаю, он послужил своего рода посылом к действию. Тогда начиналось возрождение буддизма, шаманизма, национальной культуры – мы, молодые люди, были подхвачены этим ветром перемен, разлетелись и начали искать, творить. Где-то, возможно, ошибались, но, если посмотреть на ту ситуацию с высоты 2019 года, в целом – тогда это был тернистый, но правильный путь.

 

- Вы так пришли в эстраду?

- Эстрадой мы занимались давно, уже в 1989 году мы с Эрженой начали сочинять песни. Мы это делали потому, что тогда нам хотелось в песнях выразить те темы, которые волновали нас. Это была полная свобода творчества – мы могли сочинить песню и на следующий день уже ее петь на концерте. В то время, например, не было ни одной новой песни про дацан. Мы как-то поехали на гастроли в Хоринский район и там в степи увидели разрушенный Анинский буддийский храм. Его построили в начале 1800-х годов и в 1937-х годах расстреляли из пушек. Но все здание разрушить не смогли, остов остался, в советское время в нем даже была скотобойня, потом его просто бросили. Таким мы его и увидели: лежащее посреди степи огромное белое здание из камня с пробоинами от снарядов. Мне он показался подраненной белой птицей, которая не может взлететь. Так родился образ, тут же появились стихи, а Эржена здесь же, в автобусе, написала к ним музыку и уже завтра мы пели ее на концерте в ближайшем селе Аалан. Наши голоса звучали под гитару доверительно, негромко, песни были откликом нашей души на сегодняшний день. 

Со временем мы начали заниматься рок-музыкой, одновременно будучи актерами. Я собрал всех лучших музыкантов того времени, рассказал им о своей идее и так появилась группа «Урагшаа». В ней играли Сергей Ананин, Павел Коновалов, Эдик Ханчиков, Радик Мархаев, Толя Арсаланов, Женя Золотарёв. Потом в коллектив пришёл Толя Воронов. Это было весёлое время, очень много шутили, давали концерты, при помощи моего одноклассника Валеры Пунцукова выпустили свой диск в Пекине. Кстати в Бурятии это был первый СD-диск.  Потом был «американский проект». Я, Эржена, Эрдэни Жалцанов (немного позже позвали Баттувшина, Бадма-Ханду Аюшееву), ездили в Нью-Йорк, в театр «Ла Мама» на постановки. С режиссёром Вирляной Ткач мы ездили по нашим деревням, записывали бабушек и дедушек и потом на основе тех материалов сочиняли в Нью-Йорке спектакли.

- Что ставили?

- Пожалуй, самый известный спектакль, который родился в Америке, это – «Улейские девушки». В Нью-Йорке он назывался по-другому- «The Circle-Круг». Потом был выпуск диска «Сто песен восточных бурят», «Сто песен западных бурят». Сейчас прошло уже почти 30 лет и тех, чьи голоса звучат на диске, почти не осталось. После 2000 года начался другой этап. При филармонии был создан музыкальный театр-студию «Урагшаа». Новый коллектив состоял из наших учеников-студентов ВСГАКИ. Много ездили, давали концерты, создавали музыкальные спектакли, при театре была этно-рок-группа. С этно-роком ездили на фестивали, так взошла звезда солистки группы Дашимы Соктоевой - она стала лучшей этно-певицей России 2009 года.  В 2013 году тогдашний министр культуры Тимур Цыбиков предложил Эржене должность худрука Бурятского драматического театра.

Так мы перешли в Бурдраму, все вместе, с театром «Урагшаа». Я начал в театре работать режиссером, вплотную занялся постановками. Меня больше интересовали экспедиции и спектакли, рождённые на основе реальных историй. Мне очень хотелось взглянуть на свою землю, на то, что лежит у нас под ногами, на этот бриллиант, который мы не замечаем. Обычно мы смотрим вдаль, нам кажется, что где-то далеко наше счастье, что там нужно искать, в Европе, в Америке, но оказывается, что нет, искать нужно именно здесь. Потом, вы все знаете, Эржену назначили директором Оперного театра, а я стал художественным руководителем Буряад театра.

- Иными словами, вливаться в коллектив вам не пришлось. Кто его представляет сегодня в Бурдраме, пришлось ли делать кадровые перестановки?

- Да, вливаться не пришлось, со всеми я уже работал, будучи актёром и будучи режиссёром театра. Если говорить о коллективе, то это молодые выпускники бурятской студии Дальневосточного театрального института, РГИСИ, ВСГАКИ, есть среднее поколение актеров, с которыми я учился в Ленинграде, есть актеры старшего поколения, тоже выпускники Дальневосточного и Ленинградского театрального института.  Кардинально ничего не изменилось, но я скажу точно, что, сохраняя все традиции бурятского театра, мы продолжаем поиск своего языка, поиск себя, новых форм.

В последние годы в России национальное театральное искусство развивается очень мощно. Недавно в Грозном прошёл первый Всероссийский фестиваль национальных театров, играющих на национальном языке. В рамках фестиваля состоялся «круглый стол» проблемам современного национального театра. Надеюсь, этот фестиваль даст толчок развитию национального театра России. У нашего театра особая миссия – сохранение языка. Мы обязательно должны играть спектакли на бурятском языке. Да, мы тем самым сокращаем количество своих зрителей, потому что для русскоязычного зрителя это своего рода барьер, хоть у нас есть синхронный перевод в наушниках. Но мы не можем уйти от своей миссии. Национальный театр в национальных республиках всегда был больше, чем просто театр. 

 

ДРАМАТУРГИЯ И БУРЯТСКИЙ ЯЗЫК

- Как происходит отбор спектаклей для репертуара? Кто решает, что увидит зритель Буряад театра?

- Решает худсовет. Происходит это по-разному. Какие-то пьесы предлагает худсовет, какие-то предлагаю я, спорим, советуемся. Это самое сложное – выбрать пьесу. Кроме того, мы должны выполнить госзадание, вы знаете, оно есть у каждого театра. Плюс есть план по количеству зрителей, план по деньгам, с этим все жестко. При отборе, как правило, встает вопрос о режиссере, я бы даже сказал, что не от материала начинается наш поиск репертуара, а от поиска режиссера.

Плюс драматургия. У нас все меньше людей, к сожалению, говорят на бурятском, а тем более, пишут на нем пьесы. Мы стараемся выходить из положения тем, что проводим лаборатории драматургов. Нас за это критикуют – мол, все равно великих драматургов из вас не получится, лучше берите готовые пьесы и переводите их на бурятский. Но не все так просто: не каждую современную зарубежную или русскую пьесу можно перевести на бурятский язык. Может не подойти просто на ментальном уровне. На уровне культурного кода. Можно привести здесь пример с Камю: в 2013 году к нам приезжал всемирно известный польский режиссер Кшиштов Занусси и ставил «Недоразумение» Камю. Пьеса не пошла. Зритель не воспринял спектакль никак. Там по сюжету мать не узнает своего сына через 20 лет и убивает его, а наш зритель этого просто не понял: в бурятской культуре это табу, люди не поверили, что женщина может не узнать собственного ребенка, это нонсенс. Было отрицание самой темы. Спектакль появился и тут же сошёл со сцены.

-  Как вы выходите из положения? Что сейчас в репертуаре театра, чего ждать в ближайшее время?

- Мы стараемся прослеживать обратную связь.  Это важно - оказаться в зрительном зале, услышать его дыхание. Иногда бывает, что актеры и зрители на разных волнах, они не совпадают и ты понимаешь: что-то не так. Но иногда вдруг возникает между зрителями и актерами такая энергетическая связь, что ты просто физически ощущаешь это поле в зале, купаешься в нем. Это, например, «Полет. Бильчирская история», которую мы везем на «Театральную олимпиаду» в Санкт-Петербург. Приглашение на нее я считаю знаком признания со стороны российского театрального сообщества и критиков – на это мероприятие зовут далеко не все национальные театры, проходит отбор и я очень рад, что наш спектакль попал в число лучших.

Еще из знаковых наших спектаклей «Улейские девушки», он идет с 2000 года, это наш спектакль-долгожитель. «Ветер минувших времен», это спектакль про репрессии, про смутное время; есть детский спектакль-мюзикл «Маугли»; история на все времена «Ромео и Джульетта»; моноспектакль «Старик и море»; «Дон Кихот»; спектакль «Поющие камни», поставленный на 200-летней давности истории о Хоринской степной думе и ее главе, о родной земле, переселенцах и любви. Есть спектакль по последней книге Айтматова «Когда падают горы»; есть «Станционный смотритель» Пушкина; есть спектакль о поздней любви «Земля Эльзы», где играет старшее поколение наших актеров. Очень востребованный спектакль «Алдар» - его поставил я, долго собирал к нему материал, ездил на Родину Алдара Цыденжапова, в итоге получилась полудокументальная история, которую принял зритель, о которой тепло отозвались и его родные. Есть спектакль «Собачьи истории» - это постановка для детей по рассказам наших классиков о собаках. Там, например, есть «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского, «Чинк" Сетона Томспсона и так далее. Если говорить о ближайшем будущем, мы сейчас плотно занимаемся эпосом, решили попробовать найти театральный эквивалент эпоса.

- Это возможно?

- Это трудно, но интересно. Вообще первый такой опыт - представить эпос на сцене - сделала режиссер Сойжин Жамбалова, которая поставила в Красноярском ТЮЗе и затем на нашей сцене «Верблюжонка» по бурятскому улигеру «Сирота-верблюжонок». Спектакль в начале сентября ездил в Иркутск на «Байкальский талисман» - международный фестиваль детских спектаклей, основанных на эпосе и фольклоре.  Иркутский зритель очень тепло воспринял историю верблюжонка, который ищет свою мать.

А 26-27 ноября у нас будет премьера спектакля «Аламжи» по бурятскому героическому эхирит-булагатскому эпосу. Над спектаклем работает молодой режиссер Артем Устинов, это экспериментальная работа, взгляд современного человека на эпос. Мы понимаем, что эпос – материал больше литературный, нежели театральный. Эпос - это праздник звучащего слова, сказание о былых победах и подвигах, его сложно поставить в театре. Поэтому мы провели лабораторию, в которой участвовали несколько режиссеров из разных городов, задачей которых было за неделю создать эскиз спектакля-эпоса. Нам показалось, что наиболее удачной была работа Артема.

В традиционном варианте, с тяжелыми доспехами, мехами, историческими костюмами и декорациями наш театр уже пытался поставить эпос в начале девяностых. Сейчас я понимаю, что нужна другая форма, нужен поиск, это должна быть театральная история, облегченная версия эпоса, если можно так выразиться, но с сохранением принципов и основ – сакральных, философских. Это сложно, но интересно. И вообще, в театре может быть всё что угодно, но не должно быть скучно.

-  Вам было хотя раз скучно за этот год на посту худрука театра Бурятской драмы?

- Нет. Это был очень разный год. Когда идет процесс работы, ты не замечаешь, сколько прошло времени. Иногда приходиться отвечать не только за то, что идет на сцене, не только за художественную составляющую, но и решать проблемы сценического оборудования и так далее. Все это мне нравится. Да, наверное, какие-то проекты были неудачными за это время, не отрицаю, но в целом радуют успехи, мы работаем, а на скуку времени нет. 

 

- Вы сказали о материально-технической базе. Какая она, в чем театр особенно нуждается, есть ли подвижки?

- Есть - в этом году у театра появился автобус для гастролей. Современный комфортабельный транспорт, он был нам необходим. Наш зритель по всей республике, он живет не только в Улан-Удэ. Мы просто обязаны ездить в районы, к своему зрителю. И насчет материально-технической базы в целом проблем много. В театре, вы знаете, в 2011 году была реконструкция, но проведена не до конца, осталось много недоделок, есть вопросы с поставленным оборудованием. Например, оказалось, что машинерию – компьютеризированное устройство, которое управляет штанкетной установкой – нам поставили уже бывшую в употреблении. Сегодня она частично не функционирует, мы снова перешли на механические кнопки. И таких вопросов достаточно.

- Как часто вы выезжаете на гастроли и куда?

- Мы целенаправленно охватываем гастрольной деятельностью районы Бурятии, а также Агинский и Усть-ордынский округа. Это наш ближний круг. В рамках федеральной программы «Большие гастроли» в прошлом году мы ездили в Калмыкию, у нас много предложений от фестивалей, мы даже от многих вынуждены отказываться. Вот недавно мы отказались от гастролей в Крыму, где должны были показать «Станционного смотрителя». Лететь туда мы должны были в ноябре, но это у нас месяц премьер, мы не успевали. Нас приглашали в Болгарию, пригласили на фестиваль в Грозный. Но из-за финансовых проблем ы не смогли съездить ни туда и не сюда. В Грозный я полетел один, чтобы иметь представление о том, что это такое. Конечно, зрелище грандиозное, собрались все национальные театры России, весь северный Кавказ, это было нечто. Национальные театры российских регионов все работают на совершенно разных уровнях – кто-то застыл в 1970-х годах и так и живет, ничего не меняя, а кто-то предлагает новые формы и новые пути. И Союз театральных деятелей России хотели собрать всех в одном месте, чтобы мы посмотрели друг на друга, могли поучиться, показать себя. В 2020 году снова будет фестиваль национальных театров, возможно, тогда у нас получится поучаствовать в нем.

- Сегодня развернулся большой спор вокруг бурятского языка – одни говорят, нужно развивать диалекты, другие считают, нужно сохранять литературный язык, а как вы видите будущее бурятского языка и национального театра? Вы уже говорили, что ваша миссия в сохранении языка, в том, чтобы ставить на бурятском языке спектакли и привлекать на них зрителя…  

- Да, и здесь мы не дискутируем, мы делаем. Например, «Бильчирская история» у нас идет на диалекте Осинских бурят, другие спектакли - на литературном бурятском языке. Если у нас есть такая творческая необходимость для выполнения замысла спектакля играть на диалекте, мы играем. «Бильчирская история» основана на повести Распутина «Прощание с Матерой» про затопление братского водохранилища. Но только Распутин рассказал про левую сторону Ангары, а на правой ее стороне бурятские сёла, которых тоже затопило и спектакль именно об этом – там одна и та же тема, те же разговоры, та же боль. Распутин написал историю не только на русском языке, но на местном говоре людей, которые жили там.  И мы решили поставить спектакль на диалекте, на диалекте западных бурят. Честно говоря, я не совсем понимаю, в чем суть спора. Есть диалекты – хорошо, отлично, это материнский язык, есть литературный язык, на котором написаны книги, тоже хорошо. Спорить нужно о другом: как вообще вернуть бурятский язык. А то, какой это будет диалект, это уже дело десятое.

- Ходит ли молодежь на спектакли на бурятском языке? 

- Ходит. Стараемся делать такие спектакли, которые в целом были бы понятны без знания языка, но с погружением в языковую среду. В итоге даже не говорящие на бурятском языке зрители могут в какой-то момент снять наушники и понять, что происходит на сцене и без синхронного перевода. Это идеальный вариант спектакля, мы еще в Америке этому учились – спектакль должен быть понятен и говорящим на другом языке и вообще не слышащим людям, говорила нам директор театра «Ла Мама» бабушка Элен Стюарт.

- Как привлечь зрителей в театр, особенно молодого зрителя? Который на театрах не воспитан, у которого нет привычки ходить на премьеры и так далее.

- По статистике, ходит в театры от 3 до 5% населения, в Бурятии зрители, так сказать, заканчиваются где-то через 2 года, а у нашего театра они заканчиваются еще быстрее. Привлечь молодежь в театры можно по-разному. В первую очередь, за счет новых форм и за счет интересного для них материала. Например, тема поздней любви для них не очень, наверное, актуальна. А вот «Алдар» привлекает и детей, и подростков, потому, что это спектакль об их ровеснике, они примеряют на себя эту ситуацию. Кроме того, там есть дух юношеского максимализма. Спектакль музыкальный, с армейскими шутками, с документальными врезками, с параллельным сюжетом и немного хулиганский. В общем, чем-то нравится молодежи.

- В трамваях у нас появились портреты актеров, в том числе, бурятского театра. Как вы относитесь к такому способу популяризации театра? 

- Я их не видел, но вопрос о популяризации театра довольно сложный. Нам бы, театрам, вот что нужно понять: как перебить информационный шум вокруг молодого человека. Сейчас наш зритель, и особенно молодой зритель, живет между планшетом, смартфоном, интернетом, соцсетями, где идет настоящая война за его внимание. А как привлечь его к театру, какое там должно быть событие, какой поставлен спектакль, чтобы он отложил свой смартфон и пришел в зрительский зал? Я себе ставлю именно такую задачу - найти то, что может оказаться важнее, чем Интернет, кино или другие конкуренты театра, которых достаточно.  

Марина Иванова-Денисова, Восток-Телеинформ.